Стефан Кузьмич Никольский

Священник Стефан Кузьмич Никольский приходился тестем Ивану Фёдоровичу Прозорову, женившемуся на одной из его дочерей — Лидии.

Отец Стефан родился 27 декабря 1869 года в селе Загоскине Пензенского уезда в семье диакона Косьмы Георгиевича Никольского. Окончив в 1890 году Пензенскую духовную семинарию со свидетельством второго разряда, поступил на службу сначала псаломщиком Христорождественской церкви села Павло-Куракина Городищенского уезда, а затем был определен на священническое место к Владимирской церкви села Студенец Нижнеломовского уезда. Здесь состоял и законоучителем в земской школе. На этом месте о. Стефан прослужил около четырех лет и успел плодотворно потрудиться. За отлично-усердную и полезную службу, пастырскую и церковно-приходскую деятельность Преосвященнейший Епископ Павел наградил его набедренником.

31 декабря 1896 года о. Стефан был перемещен на новое и последнее место служения — к Архангельской церкви села Мокрый Мичкасс Нижнеломовского уезда. Там он исполнял должность цензора проповедей. За отлично-усердную и полезную пастырскую службу и церковно-приходскую деятельность в 1901 году о. Стефана наградили скуфьею. Затем Преосвященный Епископ Митрофан II утвердил его членом благочиннического совета, и в этой должности о. Стефан состоял до декабря 1908 года.

В 1910 году батюшка получил еще одну почетную награду — камилавку.

В следующем году за службу в качестве заведующего и законоучителя Мичкасской церковноприходской школы ему было преподано благословение Священного Синода в грамоте. Был также утвержден членом Нижнеломовского отделения Епархиального училищного совета и долгое время состоял в этой должности. И, наконец, резолюцией того же Епископа Митрофана был назначен на должность духовника третьего благочиннического округа этого уезда. Последнюю должность исполнял до 1914 года. Батюшка имел медали: «В память Императора Александра III», «В память 25-летия церковно-приходских школ» и «В память 300-летия Царствования Дома Романовых».

На приходе о. Стефаном были созданы церковноприходской совет, общество трезвости, кружок ревнителей веры и благочестия, попечительский совет. Все эти годы батюшке сослужил будущий страдалец за веру — диакон Иаков Кондратьевич Гулынин, — известный своей ревностью по Богу и церковно-хоровым творчеством.

Несмотря на множество обязанностей по приходу и епархиальной службе, о. Стефан был благочестивым воспитателем немалого семейства: матушка — Мария Георгиевна, ур. Лебедева (08.03.1874), дети – Владимир (13.04.1893), Евгений (09.01.1895), Лидия (22.03.1898), Борис (27.02.1900), Алексей (13.02.1902), Зинаида (25.10.1905), близнецы — Александра и Раиса (01.10.1909). Почти все они получили хорошее образование в епархиальных учебных заведениях.

Облик о. Стефана остался на фотографиях, а его самобытность и кончина — в воспоминаниях внучки Нины Ивановны Прозоровой — Кочегаровой. Вот, что удалось найти в архивных документах.

«Лет десять тогда мне было,  но дедушку и бабушку — родителей мамы — я помню хорошо. Дед Степан Никольский был священник и всю жизнь прожил в селе Мичкассе. У него было образцовое хозяйство, большой дом, перед домом сад, за садом огород и дальше большой сад, который дед вырастил сам. Это был тихий трудолюбивый человек. Кроме службы в церкви, он все свободное время проводил в большом саду, там стояла небольшая избушка, где дед столярничал, делал всякие табуреточки, кадочки, рамки для пчел и другие полезные для хозяйства вещи.

А какой образцовый порядок в саду был! При входе в сад цвели мальвы всех расцветок, очень красивые. Я до сих пор люблю мальвы. Было много ульев, среди которых цвели розы, почему-то все белые, крупные. Аллея вишен, аллея слив. Яблони разных сортов. Особенно новый сорт, дедушка сам его вывел. “Князевка” он назывался. Яблоки очень крупные, почти прозрачные, сладкие, душистые.

Летом я всегда гостила в Мичкассе, это очень приятное время. Скучать там не приходилось. Во дворе было много птицы: индюшки, гуси, много кур. В мою обязанность входило вечером из гнезд доставать яйца, их набиралась целая корзинка, и относить в кладовку. Только вот индюк был злой, кусачий. Он ревностно охранял индюшек. Очень больно бил – клювом и крыльями. Я боялась и ходила с хворостиной. Среди двора лежало огромное корыто с водой, там купалась свинья с поросятами. Индюшки не купались, а для гусей стояло другое корыто с водой. Еще было две коровы. Бабушке с таким хозяйством одной было не управиться, и у них жила работница Авдотья. Она надаивала два ведра молока, и меня заставляла выпивать кружку парного.

В саду перед домом был малинник, росла малина красная, белая, черная. В мою обязанность также входило к обеду насобирать миску малины, а с грядки — молодых огурчиков, редиски. Обедали на террасе. Здесь стоял большой обеденный стол, народу-то много было. Приезжали на каникулы дети, а их было четыре сына и четыре дочери. Они учились в Ломове в гимназии. На обед подавали вкуснейшие щи со свежей сметаной. Такие только бабушка умела варить. На второе — каша: пшенная или гречневая с молоком, маслом или медом, — кто с чем пожелает. На третье — малина со сливками или кисель. До чего же было вкусно!

Но вот когда дедушка качал мед — это был праздник! Я с деревенскими подружками с огромными ломтями черного хлеба садились вокруг деревянной кадки, куда стекал мед, и ели прямо ложками, запивая холодной водой. Мед можно выкачивать только вечером, когда пчелы спят, иначе закусают. Что за машинка, которая выкачивала мед из рамок, я не видела, видела только, как он по желобку стекал в кадку.

В саду была полянка, где бабушка варила варенье. Разводился костер, ставился огромный медный таз, наливался мед, когда он закипал, тогда всыпали фрукты. Бабушка варила сама, никому не доверяла. Ну а уж пенки поедали мы, опять же с черным хлебом, белого там не было. А в воскресенье бабушка пекла лепешки. Нигде я больше такой вкусноты не ела, не надо никакого пирожного. Это делалось так: в большую миску выливали кувшин сметаны, да ни какой-нибудь магазинной, как теперь, а свежей натуральной, большой кусок сливочного масла, замешивают тесто из ржаной муки. Мне давали кусок теста, чтобы я приучалась делать лепешки. Я рада до смерти! Лепила всякие крендельки, лепешечки. В русскую печь ставили большой противень, и лепешки пеклись. Такой аромат шел – по улице слышно. Это очень вкусные штуки, солененькие. Также пеклись часто пироги и медовые коврижки.

Запомнилась и масленица. На этот праздник съезжались гости из соседних сел. Тесто делалось из пшенной или гречневой муки, на молоке, яичках. Целая кадушка! Гости рассаживались за большой раскладной стол, перед каждым – тарелка, нож, вилка. А на столе – миски со сметаной, маслом, селедочный паштет (очень подходит к блинам), всякая рыба, маринады. Авдотья очень ловко пекла блины сразу на трех сковородках, а я на тарелке разносила их гостям, следила: кто уже доедает блин – я тут как тут с горячим блином. Просто бегом бегала – надо всех обслужить. Надо заметить, что это у меня здорово получалось: хвалили, что было приятно. Многие любили блины с яйцом. На тарелку наливали яйцо, я тут же поспевала с горячим блином, и яйцо под ним запекалось. Ели не просто руками, а культурно резали на квадратики, орудовали вилкой. И куда только помещалось такое количество еды! Ели, ели без конца.

Среди гостей был батюшка из соседнего села. У него не было ни единого зуба, редкие седые прядки волос свисали на уши, но когда он жевал, это было уморительно – подбородок его подскакивал к самому носу, а щечки раздувались, словно там шары прятались. Я любила на него смотреть и не могла удержаться от смеха, за что мне доставалось. Но я так умела его копировать, что все хохотали.

Хорошо было жить в Мичкассе!

Еще мне нравилось работать с яблоками. Их резали на кусочки, нанизывали на нитку и развешивали сушить на солнце. Яблок было много, на помощь приходили старушки, они, работая, рассказывали всякие страшные истории про мертвецов, которые якобы по ночам выходят из могил. Наслушаешься, а ночью спать боишься.

Ну а бабушка моя, Мария Егоровна, умела лечить травами. Это она от своей бабушки научилась. В особой кладовочке, куда никому не разрешалось заходить, висели пучки сухих трав, цветов. Стояли баночки со всякими растирками. Она успешно лечила радикулит, ревматизм. Люди приезжали из других сел – ведь поликлиник тогда не было, всем она помогала. Но однажды приехала милиция, орали, что бабушка – знахарка, место ей в тюрьме. Все травы сожгли, вынесли запрет на «знахарство». Но в тюрьму ее не посадили.

А спустя некоторое время арестовали и увезли в ломовскую тюрьму деда, без всякого предъявления вины. Тогда такая мода была — закрывать церкви и сажать священников. Дедушка просидел в тюрьме один месяц, тяжело заболел. Потрясение для него было очень сильное. Вынесли его из тюрьмы в бессознательном состоянии. В Ломове жила бабушкина сестра, у нее он пролежал три дня и умер, так и не пришел в сознание. Вот так окончилась жизнь моего деда. (Это был 1931 год. — С. З.) Имущество реквизировали, бабушка стала жить в Пензе у дочери.

Много лет спустя дядя Леня ездил в Мичкасс. Человеку всегда хочется побывать на родине. Рассказывал, что дом сохранился, но рушится. Пол прогнил. Увидел большой стол, на котором он, будучи мальчиком, вырезал свои инициалы, за что был наказан. Пчелы умерли, никто за ними не ухаживал, да и не умели. Сад погиб, больше вырублен. А мог бы колхоз все село яблоками и медом накормить. А родителей папы я не знаю, они рано умерли, но были тоже духовного звания. Папу на казенный счет определили в семинарию.

Много лет прошло, у меня семья, очень хотелось сварить “бабушкины щи” — не получалось…».

Источники: ГАПО, ф. 182, оп. 1, д. 2701, л. 21 об. – 22; Фотоматериалы предоставлены Дмитрием Георгиевичем Таршиловым; Лебедев М. А., протоиерей. Очерки истории Пензенского края. / Ред.-составитель А. И. Дворжанский. Пенза, 2007. С. 91–92.